Глава 6
АТЬ-ДВА! АТЬ-ДВА!
В час, когда наполеоновские войска форсировали Неман, поручик Ржевский не дремал.
Лежа в постели с молоденькой крестьянкой, он увлеченно командовал:
- Ать-два! Ать-два! Сима, двинь тазом, а то свалимся... Чего "куда"? Влево двигай... Да полегче дергай-то. Вывихнешь!
- Не боись, барин, у меня кости в ногах крепкие, чай, не вывихну.
- Не о твоих коленках речь. Три тысячи чертей! - крякнул Ржевский. - Все-таки выскочил!
- Ох, извините, - съязвила девка. - Не удержала.
- Не беда. Сейчас взад вставим.
- Ой, не надо в зад, барин. Пожалейте.
- Вот дура! Я и не собирался.
- А не врешь?
- Слово гусара! Я ж не басурман какой-нибудь.
- Осторожнее, миленький, мое добро, небось, не казенное.
- Отставить разговоры! А ну-ка, врозь! Марш-марш!
Крестьянка прыснула.
- Ты чего мной как лошадью командуешь?
- Дуреха! Это кавалерийская команда при рассыпной атаке. К примеру, для преследования противника.
- Ну вот, отстреляться не успел, я ему уже противна стала. Какой же я тебе противник, барин?
- Ты мой эскадрон, Сима, а я твой поручик.
- А женщина может быть поручиком?
- Нет, только под поручиком.
- А-а...
- Кончай болтать. Пора с рыси на галоп переходить.
- Ой, миленочек, - взмолилась девка, - кровать сломаешь!
- Как сломаем, так и починим. Небось, не целка.
- Небось, нет. Обещай, что починишь. А то меня матушка коромыслом прибьет.
- Нам кровати не впервой ломати!
Старенькая деревянная кровать трещала и ухала как живая. А Ржевский все поддавал жару. Наконец, с громким скрежетом две передние ножки подломились, и передний край ложа шлепнулся на пол.
Любовники оказались вниз головой.
Но ничто не могло выбить Ржевского из седла.
- Под горку даже лучше, - усмехнулся он.
Крестьянка в ответ только мычала. Возразить было нечего, да и не хотелось.
И только чуть погодя, когда Ржевский спешился, она лениво проворчала:
- Ну, напрыгались? Чините теперь.
Не долго думая, поручик отломил у кровати задние ножки. И едва Сима попробовала возмутиться, быстро закрыл ей рот поцелуем и повалил на постель.
- Барин, мне спать пора, - лепетала она, отбиваясь от Ржевского подушкой, чем еще больше его раззадоривала. - Мне с утра надоть травку косить.
- Вечером покосишь.
- Вечером роса не та. А поутру травка тяжелая, ее только хвать под корешок - сама к ногам валится.
- Тебя вот никак не завалишь, - пробурчал Ржевский.
- Что же это, опять?!
- Нашему брату гусару мушкет перезарядить - плевое дело.
- Да погоди ты, черт сумасшедший!
Исхитрившись, крестьянка зажала между ног подушку. Ржевский, не растерявшись, защекотал ее под мышками.
Сима захихикала, руки ее ослабли, и уже ничто не могло помешать поручику в очередной раз проявить свою гусарскую удаль.
- Вот жеребец-то, а... - протянула крестьянка и, закатив глаза к потолку, тихо запричитала: - Ой, травушка-муравушка, мама родная, помираю!
- Не спеши помирать, красавица. Самое интересное пропустишь.
- Совсем ты меня забабахал.
- Гусар, душечка, это тебе не с грядки огурец.
- Эх... думала я свою красу для Фильки, жениха своего, приберечь. Не вышло. Когда еще он из солдат вернется? Ему и любить-то меня, поди, будет нечем. Ох-ох-ох, бари-и-ин... О-ох, понеслась душа в рай!!!
Ржевский вытер пот со лба. Ничто в любовных делах не утомляло его больше, чем бабская болтовня.
глава 7
АТЬ-ДВА! АТЬ-ДВА!
В час, когда наполеоновские войска форсировали Неман, поручик Ржевский не дремал.
Лежа в постели с молоденькой крестьянкой, он увлеченно командовал:
- Ать-два! Ать-два! Сима, двинь тазом, а то свалимся... Чего "куда"? Влево двигай... Да полегче дергай-то. Вывихнешь!
- Не боись, барин, у меня кости в ногах крепкие, чай, не вывихну.
- Не о твоих коленках речь. Три тысячи чертей! - крякнул Ржевский. - Все-таки выскочил!
- Ох, извините, - съязвила девка. - Не удержала.
- Не беда. Сейчас взад вставим.
- Ой, не надо в зад, барин. Пожалейте.
- Вот дура! Я и не собирался.
- А не врешь?
- Слово гусара! Я ж не басурман какой-нибудь.
- Осторожнее, миленький, мое добро, небось, не казенное.
- Отставить разговоры! А ну-ка, врозь! Марш-марш!
Крестьянка прыснула.
- Ты чего мной как лошадью командуешь?
- Дуреха! Это кавалерийская команда при рассыпной атаке. К примеру, для преследования противника.
- Ну вот, отстреляться не успел, я ему уже противна стала. Какой же я тебе противник, барин?
- Ты мой эскадрон, Сима, а я твой поручик.
- А женщина может быть поручиком?
- Нет, только под поручиком.
- А-а...
- Кончай болтать. Пора с рыси на галоп переходить.
- Ой, миленочек, - взмолилась девка, - кровать сломаешь!
- Как сломаем, так и починим. Небось, не целка.
- Небось, нет. Обещай, что починишь. А то меня матушка коромыслом прибьет.
- Нам кровати не впервой ломати!
Старенькая деревянная кровать трещала и ухала как живая. А Ржевский все поддавал жару. Наконец, с громким скрежетом две передние ножки подломились, и передний край ложа шлепнулся на пол.
Любовники оказались вниз головой.
Но ничто не могло выбить Ржевского из седла.
- Под горку даже лучше, - усмехнулся он.
Крестьянка в ответ только мычала. Возразить было нечего, да и не хотелось.
И только чуть погодя, когда Ржевский спешился, она лениво проворчала:
- Ну, напрыгались? Чините теперь.
Не долго думая, поручик отломил у кровати задние ножки. И едва Сима попробовала возмутиться, быстро закрыл ей рот поцелуем и повалил на постель.
- Барин, мне спать пора, - лепетала она, отбиваясь от Ржевского подушкой, чем еще больше его раззадоривала. - Мне с утра надоть травку косить.
- Вечером покосишь.
- Вечером роса не та. А поутру травка тяжелая, ее только хвать под корешок - сама к ногам валится.
- Тебя вот никак не завалишь, - пробурчал Ржевский.
- Что же это, опять?!
- Нашему брату гусару мушкет перезарядить - плевое дело.
- Да погоди ты, черт сумасшедший!
Исхитрившись, крестьянка зажала между ног подушку. Ржевский, не растерявшись, защекотал ее под мышками.
Сима захихикала, руки ее ослабли, и уже ничто не могло помешать поручику в очередной раз проявить свою гусарскую удаль.
- Вот жеребец-то, а... - протянула крестьянка и, закатив глаза к потолку, тихо запричитала: - Ой, травушка-муравушка, мама родная, помираю!
- Не спеши помирать, красавица. Самое интересное пропустишь.
- Совсем ты меня забабахал.
- Гусар, душечка, это тебе не с грядки огурец.
- Эх... думала я свою красу для Фильки, жениха своего, приберечь. Не вышло. Когда еще он из солдат вернется? Ему и любить-то меня, поди, будет нечем. Ох-ох-ох, бари-и-ин... О-ох, понеслась душа в рай!!!
Ржевский вытер пот со лба. Ничто в любовных делах не утомляло его больше, чем бабская болтовня.
глава 7