Глава 35
ПАРТИЗАНЫ
Стояла теплая ночь.
По лесной травянистой дороге кони шли скорой распашной рысью, почти бесшумно.
Отряд ахтырских гусар и донских казаков под предводительством Дениса Давыдова держал путь в тыл неприятеля.
Позади затихала канонада Бородинской битвы.
- Не пора ли ночлег устроить, - позевывая, предложил поручик, ехавший по правую руку Давыдова.
- Еще пару верст и всё.
- Может, тут есть поблизости какая-нибудь деревня? Ты ведь местный, небось, каждую тропинку знаешь.
- У деревни как раз и отдохнем.
- А почему не в самой деревне? На печи, да с крестьяночкой. Красота!
- Как бы на французов не нарваться, братец. У меня каждый человек на счету.
- Эх, Денис, для меня ночь без бабы - что обед без водки.
За спиной из темноты кто-то весело пробасил:
- Вшивый - о бане, а Ржевский - о бабе!
Поручик обернулся на голос, сердито зашевелив усами:
- Ну, кому еще там шею намылить?
- Сделайте одолжение, поручик! - ответил тот же басок. - Я уж второй день не мылся.
- И мне! И мне! - раздались голоса. - И мне намылить!
Ругательства поручика потонули в дружном хохоте отряда.
- Чего ржете, черти! - крякнул Ржевский. - Будто самим не хочется.
- А я женке слово дал, - смеялся казак Защипайло, - что если изменю ей, то только с Бонапартом!
- Молодец, Емельян, - подхватил Давыдов, - с твоей длинной пикой Бонапарту точно несдобровать!
Его слова вызвали еще больший взрыв хохота.
- Ха! - сказал Ржевский. - Еще неизвестно, у кого из нас длиннее.
- Ладно, Ржевский, Бонапарта я тебе так и быть уступлю, - сказал казак. - Только ты за это до моей женки со своей пикой не суйся!
- За Бонапарта спасибо. А свою женку сам стереги. Я ее в лицо не знаю, глядишь, и зацеплю ненароком!
Давыдов, видя, что языки у всех развязались не на шутку, строгим окриком прекратил перепалку.
Перед самым рассветом отряд сделал привал на березовой опушке. Неподалеку сквозь туман угадывалось какое-то селение.
Когда белесая пелена отползла в низины, Давыдов, прихватив с собой Ржевского и одного из казаков, поехал к темневшим на взгорье избам.
Все трое внимательно прислушивались.
- "Марсельезы" не слыхать, - сказал поручик.
- Да и балалаек тоже, - откликнулся Давыдов. - Поди разбери, есть французы в деревне или нет. Постойте-ка, а это что такое?
Въезд в деревню перекрывали перевернутые вверх колесами телеги, толстые сучья и всякий хлам, придавленный для прочности увесистыми бревнами.
- Вот тебе, Ржевский, и Парижские баррикады, - только успел усмехнуться Давыдов, как из-за завала раздалось несколько ружейных выстрелов.
Пуля просвистела у Ржевского над ухом.
- Три тысячи чертей! - воскликнул он. - В своих палят, дурни. Осадите-ка назад, братцы, а я сейчас разберусь с этими разбойниками.
Ржевский подскакал к самому завалу.
- Эй, православные! Белены, что ли, поутру объелись? Своих не признаете.
Из-за бревен высунулось несколько дремучих бород.
- А ну, шапки долой, мужичье, перед российской кавалерией! - крикнул поручик. - Ну, кому говорю! Сам атаман Давыдов к вам в гости пожаловал.
Мужики с растерянными лицами поснимали шапки.
Подъехали Давыдов с казаком.
Седой дед в опрятном кафтане вышел на свободное место и поклонился обоим.
- Вы уж не гневайтесь, ваши превосходительства, - сказал он, тщась понять, кто из двоих важнее.
- Со мной говори, - подсказал Давыдов. - Ты кто будешь?
- Староста. Виноваты, ваше превосходительство, за французов приняли.
- Неужто похожи? - усмехнулся Давыдов.
- А бог знает! Мы люди темные. Только своим-то здесь вроде неоткуда взяться. Армия, поди, вся к Москве-матушке подалась. Да и одежды ваши с басурманскими схожи.
- Мы же по-русски разговаривали, дурья ты башка! - встрял Ржевский. - Или у вас в ушах солома?
- Так-то оно так, да вдруг вы поляки. Али еще кто. К нам народу со всего свету понаехало.
Остальные мужики настороженно внимали их разговору, не спеша вылезать из-за перевернутых телег.
Давыдов торжественно сотворил крестное знамение.
- Вот вам крест, братцы, православные мы и истинно русские!
Мужики зачесали в бородах и затылках. А староста хитровато прищурился, всё еще с сомнением в глазах.
И тогда поручик Ржевский от души выругался. Это было крепкое, оборотистое ругательство с перечислением всех любезных русскому сердцу мужских и женских начал и упоминанием близких родственников.
- Мать вашу бородой в корыто! - напоследок рявкнул Ржевский. - Ну!! Чего притихли?
Толпящиеся за старостой мужики, со старинными кремневками в руках, топорами и вилами, одобрительно загудели.
- Благодарствуйте, ваше сиятельство, - до земли поклонился Ржевскому староста. - Милости просим в деревню, чем богаты...
Тут же в завале, перегораживавшем улицу, был разобран проезд.
Казак подал пикой условный знак своим, ожидавшим на опушке. И отряд на рысях примчался в деревню.
Вокруг замелькали цветные сарафаны и платья баб и девок, высыпали ребятишки.
Староста пригласил Давыдова с офицерами в свою избу.
После походной каши и самодельного самогона угощения, выставленные на стол, - разносолы, варенья с пенистым медком и хмельной брагой - казались отборными деликатесами.
- В московских трактирах так не кормят, - всё нахваливал Ржевский, поглядывая на старшую дочку старосты, прислуживавшую гостям.
"А в московских салонах так быстро не дают", - подумал он чуть позже, тешась с ней на сеновале.
Так, за здравие, начался его первый день в партизанах. глава 36
ПАРТИЗАНЫ
Стояла теплая ночь.
По лесной травянистой дороге кони шли скорой распашной рысью, почти бесшумно.
Отряд ахтырских гусар и донских казаков под предводительством Дениса Давыдова держал путь в тыл неприятеля.
Позади затихала канонада Бородинской битвы.
- Не пора ли ночлег устроить, - позевывая, предложил поручик, ехавший по правую руку Давыдова.
- Еще пару верст и всё.
- Может, тут есть поблизости какая-нибудь деревня? Ты ведь местный, небось, каждую тропинку знаешь.
- У деревни как раз и отдохнем.
- А почему не в самой деревне? На печи, да с крестьяночкой. Красота!
- Как бы на французов не нарваться, братец. У меня каждый человек на счету.
- Эх, Денис, для меня ночь без бабы - что обед без водки.
За спиной из темноты кто-то весело пробасил:
- Вшивый - о бане, а Ржевский - о бабе!
Поручик обернулся на голос, сердито зашевелив усами:
- Ну, кому еще там шею намылить?
- Сделайте одолжение, поручик! - ответил тот же басок. - Я уж второй день не мылся.
- И мне! И мне! - раздались голоса. - И мне намылить!
Ругательства поручика потонули в дружном хохоте отряда.
- Чего ржете, черти! - крякнул Ржевский. - Будто самим не хочется.
- А я женке слово дал, - смеялся казак Защипайло, - что если изменю ей, то только с Бонапартом!
- Молодец, Емельян, - подхватил Давыдов, - с твоей длинной пикой Бонапарту точно несдобровать!
Его слова вызвали еще больший взрыв хохота.
- Ха! - сказал Ржевский. - Еще неизвестно, у кого из нас длиннее.
- Ладно, Ржевский, Бонапарта я тебе так и быть уступлю, - сказал казак. - Только ты за это до моей женки со своей пикой не суйся!
- За Бонапарта спасибо. А свою женку сам стереги. Я ее в лицо не знаю, глядишь, и зацеплю ненароком!
Давыдов, видя, что языки у всех развязались не на шутку, строгим окриком прекратил перепалку.
Перед самым рассветом отряд сделал привал на березовой опушке. Неподалеку сквозь туман угадывалось какое-то селение.
Когда белесая пелена отползла в низины, Давыдов, прихватив с собой Ржевского и одного из казаков, поехал к темневшим на взгорье избам.
Все трое внимательно прислушивались.
- "Марсельезы" не слыхать, - сказал поручик.
- Да и балалаек тоже, - откликнулся Давыдов. - Поди разбери, есть французы в деревне или нет. Постойте-ка, а это что такое?
Въезд в деревню перекрывали перевернутые вверх колесами телеги, толстые сучья и всякий хлам, придавленный для прочности увесистыми бревнами.
- Вот тебе, Ржевский, и Парижские баррикады, - только успел усмехнуться Давыдов, как из-за завала раздалось несколько ружейных выстрелов.
Пуля просвистела у Ржевского над ухом.
- Три тысячи чертей! - воскликнул он. - В своих палят, дурни. Осадите-ка назад, братцы, а я сейчас разберусь с этими разбойниками.
Ржевский подскакал к самому завалу.
- Эй, православные! Белены, что ли, поутру объелись? Своих не признаете.
Из-за бревен высунулось несколько дремучих бород.
- А ну, шапки долой, мужичье, перед российской кавалерией! - крикнул поручик. - Ну, кому говорю! Сам атаман Давыдов к вам в гости пожаловал.
Мужики с растерянными лицами поснимали шапки.
Подъехали Давыдов с казаком.
Седой дед в опрятном кафтане вышел на свободное место и поклонился обоим.
- Вы уж не гневайтесь, ваши превосходительства, - сказал он, тщась понять, кто из двоих важнее.
- Со мной говори, - подсказал Давыдов. - Ты кто будешь?
- Староста. Виноваты, ваше превосходительство, за французов приняли.
- Неужто похожи? - усмехнулся Давыдов.
- А бог знает! Мы люди темные. Только своим-то здесь вроде неоткуда взяться. Армия, поди, вся к Москве-матушке подалась. Да и одежды ваши с басурманскими схожи.
- Мы же по-русски разговаривали, дурья ты башка! - встрял Ржевский. - Или у вас в ушах солома?
- Так-то оно так, да вдруг вы поляки. Али еще кто. К нам народу со всего свету понаехало.
Остальные мужики настороженно внимали их разговору, не спеша вылезать из-за перевернутых телег.
Давыдов торжественно сотворил крестное знамение.
- Вот вам крест, братцы, православные мы и истинно русские!
Мужики зачесали в бородах и затылках. А староста хитровато прищурился, всё еще с сомнением в глазах.
И тогда поручик Ржевский от души выругался. Это было крепкое, оборотистое ругательство с перечислением всех любезных русскому сердцу мужских и женских начал и упоминанием близких родственников.
- Мать вашу бородой в корыто! - напоследок рявкнул Ржевский. - Ну!! Чего притихли?
Толпящиеся за старостой мужики, со старинными кремневками в руках, топорами и вилами, одобрительно загудели.
- Благодарствуйте, ваше сиятельство, - до земли поклонился Ржевскому староста. - Милости просим в деревню, чем богаты...
Тут же в завале, перегораживавшем улицу, был разобран проезд.
Казак подал пикой условный знак своим, ожидавшим на опушке. И отряд на рысях примчался в деревню.
Вокруг замелькали цветные сарафаны и платья баб и девок, высыпали ребятишки.
Староста пригласил Давыдова с офицерами в свою избу.
После походной каши и самодельного самогона угощения, выставленные на стол, - разносолы, варенья с пенистым медком и хмельной брагой - казались отборными деликатесами.
- В московских трактирах так не кормят, - всё нахваливал Ржевский, поглядывая на старшую дочку старосты, прислуживавшую гостям.
"А в московских салонах так быстро не дают", - подумал он чуть позже, тешась с ней на сеновале.
Так, за здравие, начался его первый день в партизанах. глава 36