Глава 41
НА СЕМИ ХОЛМАХ
Наполеон стоял на Поклонной горе в ожидании депутации с ключами от города. Белокаменная Москва во всем своем великолепии, обнаженная и прекрасная, возлежала перед ним. Золотые купола церквей словно огромные груди с торчащими сосками крестов сияли под лучами солнца, слепя глаза.
"Какой необъятный город, - подумал Бонапарт. - Женщин хватит на всех!"
Французская армия ликовала. Отовсюду неслись радостные возгласы и приветствия императору.
Изнывая от нетерпения, Наполеон время от времени склонялся над расстеленной на земле картой Москвы, и штабной генерал в который раз принимался объяснять ему устройство города.
- Где же ключи?! Где бояре? - Император повернулся к Коленкуру: - У русских ведь есть такой обычай - вручать ключи от города?
- Да, мон сир. Но обычно они преподносят хлеб с солью.
- Просто хлеб? Без масла?
- Без масла, сир.
- Варвары... Ничего, скоро они у меня узнают, что такое настоящие французские булочки. - Наполеон пристально вгляделся в карту, словно угадывая, с какой улицы должна заявиться депутация. - Канальи, сколько можно ждать!
- Мы ждали этого события более двух месяцев, мон сир, - заметил Коленкур.
- Вуаля, подождем еще немного.
Оставив Наполеона топтаться над картой, Коленкур отыскал в толпе штабных офицеров полковника Швабре, своего давнего приятеля.
- Выручайте, Эдгар, - зашептал он ему на ухо. - Боюсь, если сегодня император не получит от московитян хлеба с солью, у него к вечеру будет несварение желудка. Привезите сюда хоть кого-нибудь. И захватите по дороге ключи от города.
Полковник Швабре стрелой помчался в город.
Тем временем на Поклонную гору один за другим прибывали посыльные от Мюрата, кавалерия которого уже вошла в город. За спиной Наполеона разносилась невероятная, жуткая весть: Москва была пуста!
Свита в волнении перешептывалась, не допуская посыльных до Бонапарта.
У чувствительных французов сжималось сердце при виде "маленького капрала" (как его любовно называли в армии), который гордо вышагивал по Поклонной горе, принимая всевозможные позы, одна значительнее другой.
"Наконец-то я отведаю московских женщин, - предавался мечтам Наполеон. - Интересно, носят ли они панталоны? Хотя было бы странно, если б не носили. Ведь уже довольно прохладно."
Великий узурпатор не подозревал, что почти все горожане покинули город, словно спасаясь от бубонной чумы.
Но кто бы посмел уронить ложку дегтя в эту душу, полную меда?! И свита продолжала держать своего императора в блаженном неведении.
Полковник Швабре вернулся из Москвы, погоняя перед своим конем около дюжины человек в гражданской одежде.
Свита оживилась, обступая их полукругом.
В это время Наполеон, упершись взглядом в карту, мысленно бродил по московским улицам.
- Депутация, мон сир! - тоном дворецкого объявил Коленкур.
Император тотчас принял позу а-ля Наполеон Бонапарт: с правой рукой на животе и великодушно-снисходительной миной на лице.
Полковник Швабре, спешившись, пихнул кулаком в бок худощавого мужчину в черном сюртуке, подталкивая его к императору. За ним из толпы отделилась напудренная, не первой молодости женщина. Она несла на полотенце блюдо с караваем.
Откуда-то сбоку выскочил секретарь-переводчик, приготовившись переводить язык варваров на французский.
- Добро пожаловать в Третий Рим, ваше величество, - поклонился худощавый, стуча от страха зубами. - Милости просим.
- Боярам милостыню не подаю, - пошутил Наполеон.
Женщина согнулась в глубоком поклоне, уперши в живот императору блюдо с караваем.
- Приятно аппетито, ваше величество.
- Мерси, боярыня, я не голоден.
- Но, мон сир, - приглушенно обронил Коленкур, - таковы обычаи.
- Дикари... А что нужно делать?
- Отломите кусочек, обваляйте его в солонке и съешьте.
- Вуаля! Только во имя традиций.
Величаво поскребя ногтями по поджарой корке каравая, Наполеон выдрал внушительный ломоть и, сунув его пару раз в солонку, с торжественной миной возложил себе в рот.
Соль неприятно защипала на языке; хлеб показался лежалым и невкусным.
Наполеон с сарказмом посмотрел на Коленкура.
- Жуйте, жуйте, мон сир, - ободрил тот.
Император Франции стал жевать, борясь с желанием выплюнуть пересоленное угощение. Перед лицом московской депутации он мнил себя новым Мессией, и только эта мысль заставляла вращаться его тяжелую челюсть.
Маршалы и генералы с умилением следили за старательно жующим императором.
- А теперь глотайте, - подсказал Коленкур.
Кадык Наполеона судорожно дернулся.
- У-ва-ва... - забормотал император, выпучив глаза на Коленкура.
- Да, мон сир, такая трогательная минута...
- Баван! Вовы!
- Простите, как?
- Воды, болван! Дайте запить.
Наполеону налили целый кубок пунша. Он жадно осушил его до дна.
- Черт возьми, - сказал он, переведя дух. - Я издам декрет, чтобы вместо хлеба с солью подавали пирожное "Наполеон". И непременно с красным вином!
- Как вам будет угодно, сир, - сказал Коленкур.
Император кивнул свите на блюдо.
- Прошу, господа, чтоб не осталось ни единой крошки! И не забудьте посолить.
Свита без особого удовольствия принялась за каравай.
Полковник Швабре дал пинка какому-то старику из депутации, и тот быстро предстал перед императором.
- Салам аллейкам, сир, - испуганно промямлил старик, протянув связку увесистых ключей, болтавшихся на железном кольце.
- Вуаля! - просиял Бонапарт, взвесив связку на ладони. - Вот ключи к сердцу Азии! - Он ласково взял старика за ухо. - Вы тоже боярин?
Старичок замялся. Он видел, как полковник Швабре украдкой показывает ему кулак, но солгать самому императору Франции не посмел.
- Я цирюльник, - ответил он.
- Какой-то странный боярин... - Наполеон обернулся к Коленкуру. - С каких это пор брадобреев стали зачислять в бояре?
- Полагаю, со времен Петра Великого, мон сир. За особые заслуги по сбриванию кремлевских бород.
Несмотря на невозмутимое лицо обершталмейстера, в душе Наполеона зародились сомнения.
- А вы из какого сословия? - обраттился Наполеон к мадам, которая угощала его караваем.
Она неуклюже сделала ему книксен.
- Горничная, сир. Моя мама была итальянка, а отец русский. Но я считаю себя истинной француженкой, потому что ношу только французское белье и мечтаю о Париже...
Изменившись в лице, Наполеон бросился к оставшейся части депутации и обнаружил: табачника, учителя танцев, директора сиротского приюта, двух старьевщиков и трех гувернеров. Все они оказались из обрусевших иностранцев. Старый табачник к тому же был вдрызг пьян и настойчиво лез целоваться, добродушно ругаясь по-голландски.
- Кто их сюда привел? - рассвирепел Наполеон, оттолкнув от себя пропахшего табаком старика.
- Я, сир, - храбро выступил вперед полковник Швабре.
- Это же плебеи!
- Да, сир. Но это лучшее из того, что можно было отыскать.
Наполеон потряс в воздухе связкой ключей.
- Что это за ключи?
- От пивной лавки, - признался Швабре. - Я отобрал их у солдат авангарда. И еще пару штук нашел на дороге.
- Прохвост! - Наполеон запустил в него ключами. - Где московская аристократия? Где бояре?
- Виноват, сир, но бояр в Москве нет. Там вообще никого нет. Только толпы пьяной черни.
- Вы бредите, полковник!
Наполеон оглядел свою свиту, словно предлагая посмеяться над потерявшим рассудок офицером; но по озабоченным лицам своих подданных вдруг понял, что им отчего-то не до смеха.
Наполеон подскочил к директору приюта, который выглядел поприличнее остальных.
- Где московские власти?
- Уехали.
- А губернатор?
- Открыл тюрьму и тоже уехал.
- Скифы... кочевники... - пробормотал император и вдруг затопал ногами на сиротливо притихшую депутацию: - Вон! Вон отсюда, канальи!
Немного успокоившись, Наполеон подошел к карте Москвы. Как бы то ни было, великая древняя столица по-прежнему лежала у его ног.
- Я еду на Дорогомиловскую заставу, - объявил он свите. - А моим доблестным солдатам настала пора вкусить плоды своих побед.
Император подал знак, раздался выстрел сигнальной пушки, и армия завоевателей хлынула неудержимым водопадом с Поклонной горы на улицы и площади Москвы.
Воздух задрожал от грохота сотен повозок, цокота тысяч копыт и нескончаемого лошадиного ржания.
До самого вечера Наполеон не оставлял надежды получить заветные ключи из рук городских властей.
Но тщетно.
Москва была неприветлива и равнодушна к узурпатору всей Европы.
Наступившую ночь император Франции провел в занюханном кабаке у Дорогомиловской заставы.
Клопы пировали до утра.
глава 42
НА СЕМИ ХОЛМАХ
Наполеон стоял на Поклонной горе в ожидании депутации с ключами от города. Белокаменная Москва во всем своем великолепии, обнаженная и прекрасная, возлежала перед ним. Золотые купола церквей словно огромные груди с торчащими сосками крестов сияли под лучами солнца, слепя глаза.
"Какой необъятный город, - подумал Бонапарт. - Женщин хватит на всех!"
Французская армия ликовала. Отовсюду неслись радостные возгласы и приветствия императору.
Изнывая от нетерпения, Наполеон время от времени склонялся над расстеленной на земле картой Москвы, и штабной генерал в который раз принимался объяснять ему устройство города.
- Где же ключи?! Где бояре? - Император повернулся к Коленкуру: - У русских ведь есть такой обычай - вручать ключи от города?
- Да, мон сир. Но обычно они преподносят хлеб с солью.
- Просто хлеб? Без масла?
- Без масла, сир.
- Варвары... Ничего, скоро они у меня узнают, что такое настоящие французские булочки. - Наполеон пристально вгляделся в карту, словно угадывая, с какой улицы должна заявиться депутация. - Канальи, сколько можно ждать!
- Мы ждали этого события более двух месяцев, мон сир, - заметил Коленкур.
- Вуаля, подождем еще немного.
Оставив Наполеона топтаться над картой, Коленкур отыскал в толпе штабных офицеров полковника Швабре, своего давнего приятеля.
- Выручайте, Эдгар, - зашептал он ему на ухо. - Боюсь, если сегодня император не получит от московитян хлеба с солью, у него к вечеру будет несварение желудка. Привезите сюда хоть кого-нибудь. И захватите по дороге ключи от города.
Полковник Швабре стрелой помчался в город.
Тем временем на Поклонную гору один за другим прибывали посыльные от Мюрата, кавалерия которого уже вошла в город. За спиной Наполеона разносилась невероятная, жуткая весть: Москва была пуста!
Свита в волнении перешептывалась, не допуская посыльных до Бонапарта.
У чувствительных французов сжималось сердце при виде "маленького капрала" (как его любовно называли в армии), который гордо вышагивал по Поклонной горе, принимая всевозможные позы, одна значительнее другой.
"Наконец-то я отведаю московских женщин, - предавался мечтам Наполеон. - Интересно, носят ли они панталоны? Хотя было бы странно, если б не носили. Ведь уже довольно прохладно."
Великий узурпатор не подозревал, что почти все горожане покинули город, словно спасаясь от бубонной чумы.
Но кто бы посмел уронить ложку дегтя в эту душу, полную меда?! И свита продолжала держать своего императора в блаженном неведении.
Полковник Швабре вернулся из Москвы, погоняя перед своим конем около дюжины человек в гражданской одежде.
Свита оживилась, обступая их полукругом.
В это время Наполеон, упершись взглядом в карту, мысленно бродил по московским улицам.
- Депутация, мон сир! - тоном дворецкого объявил Коленкур.
Император тотчас принял позу а-ля Наполеон Бонапарт: с правой рукой на животе и великодушно-снисходительной миной на лице.
Полковник Швабре, спешившись, пихнул кулаком в бок худощавого мужчину в черном сюртуке, подталкивая его к императору. За ним из толпы отделилась напудренная, не первой молодости женщина. Она несла на полотенце блюдо с караваем.
Откуда-то сбоку выскочил секретарь-переводчик, приготовившись переводить язык варваров на французский.
- Добро пожаловать в Третий Рим, ваше величество, - поклонился худощавый, стуча от страха зубами. - Милости просим.
- Боярам милостыню не подаю, - пошутил Наполеон.
Женщина согнулась в глубоком поклоне, уперши в живот императору блюдо с караваем.
- Приятно аппетито, ваше величество.
- Мерси, боярыня, я не голоден.
- Но, мон сир, - приглушенно обронил Коленкур, - таковы обычаи.
- Дикари... А что нужно делать?
- Отломите кусочек, обваляйте его в солонке и съешьте.
- Вуаля! Только во имя традиций.
Величаво поскребя ногтями по поджарой корке каравая, Наполеон выдрал внушительный ломоть и, сунув его пару раз в солонку, с торжественной миной возложил себе в рот.
Соль неприятно защипала на языке; хлеб показался лежалым и невкусным.
Наполеон с сарказмом посмотрел на Коленкура.
- Жуйте, жуйте, мон сир, - ободрил тот.
Император Франции стал жевать, борясь с желанием выплюнуть пересоленное угощение. Перед лицом московской депутации он мнил себя новым Мессией, и только эта мысль заставляла вращаться его тяжелую челюсть.
Маршалы и генералы с умилением следили за старательно жующим императором.
- А теперь глотайте, - подсказал Коленкур.
Кадык Наполеона судорожно дернулся.
- У-ва-ва... - забормотал император, выпучив глаза на Коленкура.
- Да, мон сир, такая трогательная минута...
- Баван! Вовы!
- Простите, как?
- Воды, болван! Дайте запить.
Наполеону налили целый кубок пунша. Он жадно осушил его до дна.
- Черт возьми, - сказал он, переведя дух. - Я издам декрет, чтобы вместо хлеба с солью подавали пирожное "Наполеон". И непременно с красным вином!
- Как вам будет угодно, сир, - сказал Коленкур.
Император кивнул свите на блюдо.
- Прошу, господа, чтоб не осталось ни единой крошки! И не забудьте посолить.
Свита без особого удовольствия принялась за каравай.
Полковник Швабре дал пинка какому-то старику из депутации, и тот быстро предстал перед императором.
- Салам аллейкам, сир, - испуганно промямлил старик, протянув связку увесистых ключей, болтавшихся на железном кольце.
- Вуаля! - просиял Бонапарт, взвесив связку на ладони. - Вот ключи к сердцу Азии! - Он ласково взял старика за ухо. - Вы тоже боярин?
Старичок замялся. Он видел, как полковник Швабре украдкой показывает ему кулак, но солгать самому императору Франции не посмел.
- Я цирюльник, - ответил он.
- Какой-то странный боярин... - Наполеон обернулся к Коленкуру. - С каких это пор брадобреев стали зачислять в бояре?
- Полагаю, со времен Петра Великого, мон сир. За особые заслуги по сбриванию кремлевских бород.
Несмотря на невозмутимое лицо обершталмейстера, в душе Наполеона зародились сомнения.
- А вы из какого сословия? - обраттился Наполеон к мадам, которая угощала его караваем.
Она неуклюже сделала ему книксен.
- Горничная, сир. Моя мама была итальянка, а отец русский. Но я считаю себя истинной француженкой, потому что ношу только французское белье и мечтаю о Париже...
Изменившись в лице, Наполеон бросился к оставшейся части депутации и обнаружил: табачника, учителя танцев, директора сиротского приюта, двух старьевщиков и трех гувернеров. Все они оказались из обрусевших иностранцев. Старый табачник к тому же был вдрызг пьян и настойчиво лез целоваться, добродушно ругаясь по-голландски.
- Кто их сюда привел? - рассвирепел Наполеон, оттолкнув от себя пропахшего табаком старика.
- Я, сир, - храбро выступил вперед полковник Швабре.
- Это же плебеи!
- Да, сир. Но это лучшее из того, что можно было отыскать.
Наполеон потряс в воздухе связкой ключей.
- Что это за ключи?
- От пивной лавки, - признался Швабре. - Я отобрал их у солдат авангарда. И еще пару штук нашел на дороге.
- Прохвост! - Наполеон запустил в него ключами. - Где московская аристократия? Где бояре?
- Виноват, сир, но бояр в Москве нет. Там вообще никого нет. Только толпы пьяной черни.
- Вы бредите, полковник!
Наполеон оглядел свою свиту, словно предлагая посмеяться над потерявшим рассудок офицером; но по озабоченным лицам своих подданных вдруг понял, что им отчего-то не до смеха.
Наполеон подскочил к директору приюта, который выглядел поприличнее остальных.
- Где московские власти?
- Уехали.
- А губернатор?
- Открыл тюрьму и тоже уехал.
- Скифы... кочевники... - пробормотал император и вдруг затопал ногами на сиротливо притихшую депутацию: - Вон! Вон отсюда, канальи!
Немного успокоившись, Наполеон подошел к карте Москвы. Как бы то ни было, великая древняя столица по-прежнему лежала у его ног.
- Я еду на Дорогомиловскую заставу, - объявил он свите. - А моим доблестным солдатам настала пора вкусить плоды своих побед.
Император подал знак, раздался выстрел сигнальной пушки, и армия завоевателей хлынула неудержимым водопадом с Поклонной горы на улицы и площади Москвы.
Воздух задрожал от грохота сотен повозок, цокота тысяч копыт и нескончаемого лошадиного ржания.
До самого вечера Наполеон не оставлял надежды получить заветные ключи из рук городских властей.
Но тщетно.
Москва была неприветлива и равнодушна к узурпатору всей Европы.
Наступившую ночь император Франции провел в занюханном кабаке у Дорогомиловской заставы.
Клопы пировали до утра.
глава 42